Улица Максима Горького, 18

История о людях, о шарлотке, варенье и попытке похищения  

The story of House 18 in Gorkogo Street 

(For English scroll down)

Приоткрыть дверь в свое Заисточное детство согласилась Елена Васильевна Екимова. В прошлом – жительница дома по улице Горького, 18.

Мы говорили долго, но время пролетело незаметно.  Я не раз подумала - о таких людях нужно писать книги, снимать фильмы - душевные, до боли пронзительные. 

- Я была настолько любима! Сейчас столько любви нет у родителей. Бабушка меня очень любила - я была для нее светом в окошке. Мама любила, хотя, случалось, и наказывала.   

Эти чувства Елена Екимова сохранила в душе на всю жизнь. Они до сих пор согревают и берегут ее. Уже и 70-летний юбилей не за горами, а мою героиню и сегодня хочется называть “девушкой”. Потому что глаза - горят, эмоций - через край. А еще потому, что она очень красивая. Годы к таким людям не пристают. 

Но дело не только в маме и бабушке. Само место, где росла Лена - Заисток - очень подходило для детства. Деревня в центре города, настоящие дворы, почти патриархальный уклад. 

- Сейчас вспоминаю:  не было жизни лучше той, которую я прожила там. Ну, вот не было!  Во–первых, добрые люди. Там жило очень много простых людей, от сохи. Я никогда не слышала, чтобы мужчина матерился. Да, если где-то гуляли (а летом с открытым окном и песни, и музыка далеко слышны) – значит, вечером жди «разборок». Но никогда ничего ни у кого не воровали. Глаза у всех были добрые -  и люди, на самом деле, были добрые. Могли ругаться, могли даже драться, но желчи не было…  

От воспоминаний Елену Васильевну отвлекают обязанности гостеприимной хозяйки: 

- Вы чай будете? Вот, положите листочек смородины. Скажите, вам какое варенье?  Вот -брусничное с кедровым орехом, это - крыжовник, это вот - вишневое, а вот - облепиховое с грецким орехом.  

А еще - шарлотка. Вот, прошу, попробуйте.   

Нежный бисквит посыпан сахарной пудрой.   

- А вы делитесь рецептами?  

- Не просто делюсь, я хочу, чтобы их брали! 

Я пользуюсь моментом.  

Итак, рецепт «шарлотки» от Елены Васильевны. 

- 3 яйца (покрупнее). Достать с вечера из холодильника (если утром будете делать), чтобы согрелись. 

- Стакан сахара. 

(Взбивать, пока не станет белого цвета). 

- Сода (гасить лимонным соком). 

- Стакан муки просеять через сито. 

Все взбить. 

Добавить немного воды, чтобы тесто стало немного жиже, чем на оладьи. 

На дно формы для выпекания выложить яблоки (предварительно очищенные и нарезанные) и клюкву или бруснику. Все залить приготовленным тестом. 

Поставить предварительно хорошо прогретую духовку. Когда поднимется, прикрыть сверху фольгой и понизить температуру до 150 градусов. 

Украсить сахарной пудрой и подавать к столу. 

 Елена Васильевна с заботливо выкладывает в «розеточки» варенья, бережно расставляет. В простых жестах - чуткая  теплота. Вдруг понимаешь, что с героиней тебя связывает уже не только задание записать интервью, а что-то большее, можно даже сказать, родное. 

- Вы же, наверное, о нашем доме узнать желаете? - спохватывается Екимова. - Дом на улице Горького, 18. Это был купеческий дом. В цоколе прислуга жила, а хозяева занимали всю остальную часть дома. Заходишь, сундуки стоят, лари огромные.   

Я родилась там в 1951-м. Жили всей семьей в одной комнате до 1963-го, пока папе квартиру не дали на Комсомольском.  

Детская память - самая цепкая, сохраняет все нюансы уюта: 

- В комнате висели шторы с ламбрекенами, стояли плательный шкаф, диван, письменный стол, накрытый скатертью, «цыганская кровать». «Цыганская кровать» - это, знаете, на сетке пружинный матрас, потом перина, далее «подзор», затем простынь и белое пикейное покрывало... (А подзор – это  простынь, обшитая кружевом. Основная функция  – закрыть от посторонних глаз все, что спрятано под кроватью).

От деталей быта переходим к разглядыванию семейного альбома. Детские кадры: высокое крыльцо и ребетня. Счастливые.  

Заботливой рукой, каллиграфическим почерком под снимками выведены «Любимый мой», «Старший сынок», «Прабабушка». Начало в фотоальбоме, как и у любого советского человека, черно-белое, цвет появляется уже потом. Но именно это черно-белое начало рассказывает нам, какая же богатая история прошла  в скромной квартире. Какие потрясающие люди здесь жили. Прабабушка, бабушка, мама – у всех огонь в глазах, глубина, достоинство.  И тут же фото маленькой Леночки - куколка, да и только! 

- Меня же два раза воровали, - смеется Елена Васильевна – первый раз цыгане. Меня мама вообще одну не отпускала.  

- Как воровали? Вы испугались? Что вы пережили? – в голове масса вопросов, которые обязательно нужно задать. Но не приходится, потому что рассказ продолжается.  

- Меня просто взяли за руку  - и я пошла. Совершенно не было страшно.  

Ребенка, конечно же, вскоре нашли. Два эпизода - и одинаково счастливый финал! 

Продолжаем рассматривать фотографии. Вдруг Елена Васильевна замирает. 

 - Мама… Ей в 1941году семнадцать лет было. Она гостила у бабушки, моей прабабушки. И вот я не скажу, как они ехали, из Кировограда в Херсон или из Херсона в Кировоград. Началась бомбежка… Мою прабабушку убило. Бабушке сказали, что разбомбили этот эшелон. Предложили эвакуироваться – мощно же наступали. Она посчитала, что дочь погибла…  Жила с этим... А встретились они только в 1946 году.  

Мама прошла все тяготы. Она всегда говорила, пусть что угодно будет, только бы не война. Нет ничего страшнее! Нет ничего страшнее, когда по убитой матери ползает маленьких ребенок. Нет ничего страшнее, чем увидеть мать, оплакивающую своих детей. Нет ничего страшнее. Не страшно, когда свистят бомбы. Вот это страшно. И ты не можешь помочь… Мама с этим так и осталась. Она не смогла забыть эту боль. Для нее самый великий праздник был День Победы.  

Наша беседа продолжается. Беседа обо всем: книги, друзья, любовь….  

- Все таланты в моих детях от мужа. Он рисовал. Он писал стихи. Мы из разных гнезд, но мы дополняли друг друга. Вот она, наверное, любовь. А что такое любовь? Любовь -  когда ты уважаешь ценишь человека. И ты не можешь без этого! Когда наступает жизнь, не хватает лет….  

Мы поженились в 1971году.  Мне исполнилось двадцать  лет.  

Муж был депутатом областного совета I созыва. Больше всего его волновала судьба многодетных и малоимущих. Он никогда не проходил мимо тех, кому нужна помощь. Очень деятельный был человек. Ему было некогда обращать внимание на свое здоровье. 

Когда он умер, я не могла понять. Понять, что произошло?! Такой большой, красивый… Вот он ушел, а я-то осталась. Как он мог меня обмануть? Как мог оставить?! Меня - одну с пятью детьми! Семнадцать. Двенадцать. Девять. Шесть с половиной и четыре с половиной. Он просто вскрикнул.  Третий инфаркт.  

Его не стало в мае 1992. Ему было сорок пять, мне - сорок один.   

 Я никогда не забуду: стоит гроб и заводят их… их пятеро! Ну вот кому они нужны?! Они никому не нужны. Я бы не выжила, если бы их не было. 

Я не понимаю фразу «вот, она спилась»! Когда горе, ты можешь сразу понять, кто твой истинный приятель, друг. Если горе -  возьми себя в руки!   

Дети спасли меня тогда. Сейчас они живут прекрасно. Занимаются любимым делом. Талантливые, успешные. Горжусь ими!

Я хочу, чтобы сейчас все сидели тут. Муж чай пил. А мамочке теплые тапочки. И все счастливы. И все было бы хорошо.

It was a merchant’s house. Menials used to live in the basement, and owners occupied the rest of the house

Yelena Vasilyevna Yekimova agreed to shed some light on her childhood spent in Zaistoka (the name of the district). She used to live in house 18 in Gorkogo Street:

“Curtains with lambrequins hanging over the windows, wardrobe, sofa, writing desk covered by cloth, and ‘gypsy bed’. You know, a ‘gypsy bed’ consists of a spring mattress on a net, feather bed, ‘podzor’, and bedsheet with a white piqué cover on top of it all… ‘Podzor’ is a bedsheet trimmed in lace which was supposed to steal from prying eyes everything that’s hidden under the bed.

Mom… She was seventeen in 1941. She stayed with grandma’s, my great-grandmother. I can’t say how they traveled – from Kirovograd to Kherson or from Kherson to Kirovograd. The bombing started… My great-grandma was killed. Someone told my grandma that this train was destroyed by bombs and proposed to evacuate because the offensive was powerful. She thought that her daughter died and had to bear this… They met only in 1946.”

Photo: Serafima Kuzina. Text: Viktoria Khadkevich